Fête galante. Only (17)80s kids remember this.
Название: От Змеиного ручья до Черной реки
Автор: Quiterie
Исторический период: 1840-е годы
Размер: мини, 1 531 слово
Персонажи: оригинальные (скваттеры и индейцы)
Категория: джен, гет
Жанр: Hurt/Comfort, юмор, повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Сидим мы с ним, значит, беседу ведем тихонько, и тут раз — за дверью кто-то стонет, тоненько так, жалобно. Ровно котенка придавили. Старина Билл и говорит, мол, эй, Джимми, кто это там у тебя? А я ему в ответ, знать не знаю, ведать не ведаю.
И тут оно поскреблось в дверь.
Старина Билл сразу подобрался и такой важный, словно судья: не дело это, Джим. Надо посмотреть, кто это там ходит. Вдруг мертвяки какие индейские?»
...Нет, ты слушай сюда!
Сидим мы, значит, со Стариной Биллом, беседу неторопливую ведем, карты там, выпить чуть на столе стоит. Сидим у меня в хижине, пока старуха моя в отъезде, значит. Она у меня вообще женщина нрава сурового и крепкого, чуть что не по ней, так тут же вещи собирает и — раз в лодку, и к сестре. Со своей родней они мне косточки перемывать любят только так, хотя сами голытьба немытая, а гонору, как у маркизов каких. А уж ругаться они умеют! Чертям становится тошно в аду.
На чем я остановился?
А, на Старине Билле! Точно.
Только это не тот Билл, что у Лягушачьего болота живет, а тот, что в прошлом году в Нью-Йорк ездил, овец продавать. Овец-то он продал, и там же все деньги спустил, ну да речь не об этом.
Сидим мы с ним, значит, беседу ведем тихонько, и тут раз — за дверью кто-то стонет, тоненько так, жалобно. Ровно котенка придавили. Старина Билл и говорит, мол, эй, Джимми, кто это там у тебя? А я ему в ответ: знать не знаю, ведать не ведаю.
И тут оно поскреблось в дверь.
Старина Билл сразу подобрался и такой важный, словно судья: не дело это, Джим. Надо посмотреть, кто это там ходит. Вдруг мертвяки какие индейские?
Тут я его, конечно, на смех поднял, а сам про себя сижу и думаю: а если он прав, и там действительно мертвяки? Может, молитвы читать пора и саван готовить? Но если мою старуху послушать, меня не спасет, даже если Христос на землю явится, а саванов у нас отродясь не было.
Потешаюсь, а сам гляжу, Старина Билл уже за нож взялся да на дверь смотрит неотрывно, словно ждет, что засов сам с петель слетит.
Ну тут уж и я понял: нехорошо это, скулит оно за дверью и скулит, никак не умолкнет. Прямо ждешь, раз — цапнет из темноты и унесет. Вот я и взялся за ружье, к двери подхожу, а внутри все поджилки трясутся. Мертвяки там или нет, говорю, сейчас как выстрелю в задницу, кто б там ни был.
А голос у тебя, Джим, дрожит, говорит мне Старина Билл.
Я его, не при дамах будь сказано, шлю куда подальше, и он — милое дело! — даже не огрызается, представляешь? Хотя Старина Билл тот еще задира, на прошлой ярмарке выбил зуб Непоседе Джону, за то, что тот его не заметил и не поздоровался. Потом-то они пить пошли. Ясное дело, повезло им. А то могло бы быть, как у Гаррисонов с Уэйдами — три поколения друг друга перестреляли, и, если бы не судья, извели бы свой род до пятого колена. А все из-за Уэйдовской курицы, которая забежала во двор Гаррисонов, а там ее Гаррисонова собака сцапала.
Что ты говоришь?
А, да, засов!
Одной рукой отворяю засов, осторожненько так высовываю ружье наружу и говорю в темноту, сдавайтесь, мол.
А мне опять в ответ стон, но вроде слышно уже, что человек стонет. Тут я делаю знак Старине Биллу (он-то уже стол собирался опрокинуть, да только шиш ему, у меня стол к полу прибит, мало ли, в картах всякое случается) и медленно выхожу...
Что бы ты думал?
Лежит там девка индейская, вся в крови. Что за напасть? Потыкал ее ружьем, вроде не морок. Ну не морок так не морок, жалко ее стало, думаю, пусть хоть в доме помрет, индианка, конечно, да вроде не собака, как пастор говорил. Хотя пастор много чего говорит, мол, и Бог-то дает всем просящим, и горы двигать желанием можно, да вот только все горы, что я видел, они на месте. И не разбогател никто, из тех, кто пастора слушал, а там уж люди те еще, за доллар мать родную продадут, как Уитмэны пытались.
Взял ее, одним словом, и в дом перенес, на лавку положил.
Старина Билл мне говорит, мол, свихнулся ты, Джим, она же с волками бегает, в рот всякую дрянь сует. Хотя на лицо ничего так, и фигурка тоже. И взгляд у него становится масленый-масленый, аж противно.
Тут-то я его и отбрил. Да, говорю, но они не только бегают с волками, да еще и спят с ними, так, что чудовища родятся потом. А если нормальный человек с ней того-этого, так у него срамное место волосней заростет, с локоть длиной, что потом брей-не-брей, а толку ноль. Ни с бабой покувыркаться, ни облегчиться. Тут он вроде и оклемался да сразу начал прощаться, мол, дела у него дома, вспомнил, ага.
Я, конечно, весь из себя огорчился (такая игра сорвалась!), проводил его, а сам шасть домой, и гляжу на эту девку. Не пойму, то ли спит она, то ли померла уже. Накрыл ее на всякий случай одеялом из волчьих шкур, а сам с горя пить пошел. Не с ней же разговаривать.
Пил-пил, а потом как отрубило — ничего не помню! Только утром глаза разлепил, а там солнце мне прямо в лицо светит. Дверь-то я не прикрыл как следует и не запер, чурбан!
А эта спит все. И до самого вечера спала, я пару раз подходил — вроде получше ей стало, дыхание легче. Кровищей мне одеяло перепачкала — жалко его было, мочи нет!
Перед сном оставил ей воды кувшин и хлеба немного. Утром раз — и нет ничего! Ага, думаю, аппетит, значит, есть. А она все равно ни гу-гу, то ли спит, то ли делает вид. Ладно, я ж не изверг какой. Пусть, думаю, балуется, если хочет. С женщинами спорить себе дороже, взять хоть мою старуху, ты ей слово, а она тебе десять, и все ругательные.
Так и пошла у нас жизнь: она ночью бодрствует, прибирается в хижине по своему дикарскому обычаю, а я днем — на охоту хожу, по хозяйству там. На пятый день меня уже мысль сверлить начала: вот сейчас старуха моя вернется, а тут эта вертится! И другая думка скачет: а если я с ней того-этого, у меня-то не вырастет ничего не нужного, а что нужно-то не отвалится? И хочется вроде, и боязно.
На пятый день сижу уже перед сном, пеньковую трубочку покуриваю. И тут раз, стук в дверь, у меня аж сердце к горлу подскочило. Старуха вернулась!
Подхожу к двери, распахиваю ее широко, и уже думаю, что врать буду, а там вовсе и не старуха стоит, а дикарь, да весь узорами расписанный, и в прическу перьев понатыкано. Я аж попятился, ружье ищу взглядом, а он что-то на своем дикарском лопочет. Но вроде за скальпом не лезет, и убивать не собирается. Раз не собирается, то ладно, пусть лопочет.
Слушал я его, слушал, а потом устал чего-то и пошел в дом, трубка-то недокурена! И тут его как подменили, увидел девку, и к ней бросился, видно, невеста она ему. Ну и она сразу всю свою дурь отбросила, чуть ли на шею к нему не кинулась, и тоже давай лопотать.
Я, значит, трубочку раскуриваю, а он так ко мне грозно поворачивается и в мою сторону рукой тычет, а она у него на руке повисла и что-то курлыкает. Это я потом понял, что он спрашивает, не снасильничал ли я ее, и порадовался, что Бог-то беду отвел с соблазном.
Намиловались они, да и пошли прочь. Я уж не задерживал, этот-то одной рукой медведя свалил бы, не то, что меня.
На следующее утро и старуха моя вернулась, недовольная, как собака, так тут я еще раз порадовался, что вовремя все эти дикари ушли. Слово за слово, мы с ней поругались, ну и все по-старому пошло, аж на душе захорошело. Тут-то вроде и сказке конец, ан нет!
Через месяц сижу я на пороге да слушаю, что там козодой в чаще поет — вдруг имя чье-то знакомое назовет, пора к похоронам готовиться. И тут от леса тень отлепилась и ко мне — раз! Оказалось, давешний дикарь это, а в руках у него какие-то ракушки да бусины. Он их ко мне несет и кланяется, а потом на ломаном языке давай говорить, что я спас его невесту. За ней, мол, племя какое-то гналось да ранило.
Тут даже мне нехорошо стало — дверь-то я не закрыл тогда, а уж Старина Билл, если б узнал, что он по лесу, полному индейцев, домой шел, сразу бы откинулся на тот свет.
Смотрю я на него, молчу, а он продолжает. И говорит, мы решили тебе нашу землю подарить, от Змеиного ручья до устья Черной реки. Нам тут все равно не жить, мы к родичам, а тебе вот на, подарочек. Распоряжайся им как хочешь. Вот эти вот бусины да раковины — это, стал-быть, расписка наша.
Я и беру, сказать-то даже не нашелся чего, а он голову наклонил и исчез.
Ну, думаю, снова-здорово, проблем нашел себе. Хотя если земля своя, то уже и прятаться от закона не надо, как сейчас. А то приедут и начнут дурацкие вопросы задавать, почему хибару здесь построил да кто разрешил, да где бумаги на землю. Где-где. Сами знаете.
Наврал что-то старухе своей, да на следующий день в город поехал. Ехал-ехал, пошел к агенту, показал ему эти ракушки и бусины и говорю, так и так, мне тут землю индейцы подарили, от Змеиного ручья до Черной реки. А он как рот разинет и захохочет! Отсмеялся и говорит, мол, если бы каждый бродяга ко мне приходил и мусор в рожу сувал, у нас бы земли не осталось, все бы разобрали. Выгнал он меня, одним словом, вот с тех пор и сижу, заливаю горе.
А хочешь, я тебе подарю эти бусины да ракушки? Все-таки земля от Змеиного ручья до устья Черной реки на дороге не валяется, глядишь, разбогатеешь потом! А ты мне налей еще кружечку, выпью за здоровье дикарей. Хоть и ерунду подарили, а люди хорошие, пусть и индейцы.
Автор: Quiterie
Исторический период: 1840-е годы
Размер: мини, 1 531 слово
Персонажи: оригинальные (скваттеры и индейцы)
Категория: джен, гет
Жанр: Hurt/Comfort, юмор, повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Сидим мы с ним, значит, беседу ведем тихонько, и тут раз — за дверью кто-то стонет, тоненько так, жалобно. Ровно котенка придавили. Старина Билл и говорит, мол, эй, Джимми, кто это там у тебя? А я ему в ответ, знать не знаю, ведать не ведаю.
И тут оно поскреблось в дверь.
Старина Билл сразу подобрался и такой важный, словно судья: не дело это, Джим. Надо посмотреть, кто это там ходит. Вдруг мертвяки какие индейские?»
Сидим мы, значит, со Стариной Биллом, беседу неторопливую ведем, карты там, выпить чуть на столе стоит. Сидим у меня в хижине, пока старуха моя в отъезде, значит. Она у меня вообще женщина нрава сурового и крепкого, чуть что не по ней, так тут же вещи собирает и — раз в лодку, и к сестре. Со своей родней они мне косточки перемывать любят только так, хотя сами голытьба немытая, а гонору, как у маркизов каких. А уж ругаться они умеют! Чертям становится тошно в аду.
На чем я остановился?
А, на Старине Билле! Точно.
Только это не тот Билл, что у Лягушачьего болота живет, а тот, что в прошлом году в Нью-Йорк ездил, овец продавать. Овец-то он продал, и там же все деньги спустил, ну да речь не об этом.
Сидим мы с ним, значит, беседу ведем тихонько, и тут раз — за дверью кто-то стонет, тоненько так, жалобно. Ровно котенка придавили. Старина Билл и говорит, мол, эй, Джимми, кто это там у тебя? А я ему в ответ: знать не знаю, ведать не ведаю.
И тут оно поскреблось в дверь.
Старина Билл сразу подобрался и такой важный, словно судья: не дело это, Джим. Надо посмотреть, кто это там ходит. Вдруг мертвяки какие индейские?
Тут я его, конечно, на смех поднял, а сам про себя сижу и думаю: а если он прав, и там действительно мертвяки? Может, молитвы читать пора и саван готовить? Но если мою старуху послушать, меня не спасет, даже если Христос на землю явится, а саванов у нас отродясь не было.
Потешаюсь, а сам гляжу, Старина Билл уже за нож взялся да на дверь смотрит неотрывно, словно ждет, что засов сам с петель слетит.
Ну тут уж и я понял: нехорошо это, скулит оно за дверью и скулит, никак не умолкнет. Прямо ждешь, раз — цапнет из темноты и унесет. Вот я и взялся за ружье, к двери подхожу, а внутри все поджилки трясутся. Мертвяки там или нет, говорю, сейчас как выстрелю в задницу, кто б там ни был.
А голос у тебя, Джим, дрожит, говорит мне Старина Билл.
Я его, не при дамах будь сказано, шлю куда подальше, и он — милое дело! — даже не огрызается, представляешь? Хотя Старина Билл тот еще задира, на прошлой ярмарке выбил зуб Непоседе Джону, за то, что тот его не заметил и не поздоровался. Потом-то они пить пошли. Ясное дело, повезло им. А то могло бы быть, как у Гаррисонов с Уэйдами — три поколения друг друга перестреляли, и, если бы не судья, извели бы свой род до пятого колена. А все из-за Уэйдовской курицы, которая забежала во двор Гаррисонов, а там ее Гаррисонова собака сцапала.
Что ты говоришь?
А, да, засов!
Одной рукой отворяю засов, осторожненько так высовываю ружье наружу и говорю в темноту, сдавайтесь, мол.
А мне опять в ответ стон, но вроде слышно уже, что человек стонет. Тут я делаю знак Старине Биллу (он-то уже стол собирался опрокинуть, да только шиш ему, у меня стол к полу прибит, мало ли, в картах всякое случается) и медленно выхожу...
Что бы ты думал?
Лежит там девка индейская, вся в крови. Что за напасть? Потыкал ее ружьем, вроде не морок. Ну не морок так не морок, жалко ее стало, думаю, пусть хоть в доме помрет, индианка, конечно, да вроде не собака, как пастор говорил. Хотя пастор много чего говорит, мол, и Бог-то дает всем просящим, и горы двигать желанием можно, да вот только все горы, что я видел, они на месте. И не разбогател никто, из тех, кто пастора слушал, а там уж люди те еще, за доллар мать родную продадут, как Уитмэны пытались.
Взял ее, одним словом, и в дом перенес, на лавку положил.
Старина Билл мне говорит, мол, свихнулся ты, Джим, она же с волками бегает, в рот всякую дрянь сует. Хотя на лицо ничего так, и фигурка тоже. И взгляд у него становится масленый-масленый, аж противно.
Тут-то я его и отбрил. Да, говорю, но они не только бегают с волками, да еще и спят с ними, так, что чудовища родятся потом. А если нормальный человек с ней того-этого, так у него срамное место волосней заростет, с локоть длиной, что потом брей-не-брей, а толку ноль. Ни с бабой покувыркаться, ни облегчиться. Тут он вроде и оклемался да сразу начал прощаться, мол, дела у него дома, вспомнил, ага.
Я, конечно, весь из себя огорчился (такая игра сорвалась!), проводил его, а сам шасть домой, и гляжу на эту девку. Не пойму, то ли спит она, то ли померла уже. Накрыл ее на всякий случай одеялом из волчьих шкур, а сам с горя пить пошел. Не с ней же разговаривать.
Пил-пил, а потом как отрубило — ничего не помню! Только утром глаза разлепил, а там солнце мне прямо в лицо светит. Дверь-то я не прикрыл как следует и не запер, чурбан!
А эта спит все. И до самого вечера спала, я пару раз подходил — вроде получше ей стало, дыхание легче. Кровищей мне одеяло перепачкала — жалко его было, мочи нет!
Перед сном оставил ей воды кувшин и хлеба немного. Утром раз — и нет ничего! Ага, думаю, аппетит, значит, есть. А она все равно ни гу-гу, то ли спит, то ли делает вид. Ладно, я ж не изверг какой. Пусть, думаю, балуется, если хочет. С женщинами спорить себе дороже, взять хоть мою старуху, ты ей слово, а она тебе десять, и все ругательные.
Так и пошла у нас жизнь: она ночью бодрствует, прибирается в хижине по своему дикарскому обычаю, а я днем — на охоту хожу, по хозяйству там. На пятый день меня уже мысль сверлить начала: вот сейчас старуха моя вернется, а тут эта вертится! И другая думка скачет: а если я с ней того-этого, у меня-то не вырастет ничего не нужного, а что нужно-то не отвалится? И хочется вроде, и боязно.
На пятый день сижу уже перед сном, пеньковую трубочку покуриваю. И тут раз, стук в дверь, у меня аж сердце к горлу подскочило. Старуха вернулась!
Подхожу к двери, распахиваю ее широко, и уже думаю, что врать буду, а там вовсе и не старуха стоит, а дикарь, да весь узорами расписанный, и в прическу перьев понатыкано. Я аж попятился, ружье ищу взглядом, а он что-то на своем дикарском лопочет. Но вроде за скальпом не лезет, и убивать не собирается. Раз не собирается, то ладно, пусть лопочет.
Слушал я его, слушал, а потом устал чего-то и пошел в дом, трубка-то недокурена! И тут его как подменили, увидел девку, и к ней бросился, видно, невеста она ему. Ну и она сразу всю свою дурь отбросила, чуть ли на шею к нему не кинулась, и тоже давай лопотать.
Я, значит, трубочку раскуриваю, а он так ко мне грозно поворачивается и в мою сторону рукой тычет, а она у него на руке повисла и что-то курлыкает. Это я потом понял, что он спрашивает, не снасильничал ли я ее, и порадовался, что Бог-то беду отвел с соблазном.
Намиловались они, да и пошли прочь. Я уж не задерживал, этот-то одной рукой медведя свалил бы, не то, что меня.
На следующее утро и старуха моя вернулась, недовольная, как собака, так тут я еще раз порадовался, что вовремя все эти дикари ушли. Слово за слово, мы с ней поругались, ну и все по-старому пошло, аж на душе захорошело. Тут-то вроде и сказке конец, ан нет!
Через месяц сижу я на пороге да слушаю, что там козодой в чаще поет — вдруг имя чье-то знакомое назовет, пора к похоронам готовиться. И тут от леса тень отлепилась и ко мне — раз! Оказалось, давешний дикарь это, а в руках у него какие-то ракушки да бусины. Он их ко мне несет и кланяется, а потом на ломаном языке давай говорить, что я спас его невесту. За ней, мол, племя какое-то гналось да ранило.
Тут даже мне нехорошо стало — дверь-то я не закрыл тогда, а уж Старина Билл, если б узнал, что он по лесу, полному индейцев, домой шел, сразу бы откинулся на тот свет.
Смотрю я на него, молчу, а он продолжает. И говорит, мы решили тебе нашу землю подарить, от Змеиного ручья до устья Черной реки. Нам тут все равно не жить, мы к родичам, а тебе вот на, подарочек. Распоряжайся им как хочешь. Вот эти вот бусины да раковины — это, стал-быть, расписка наша.
Я и беру, сказать-то даже не нашелся чего, а он голову наклонил и исчез.
Ну, думаю, снова-здорово, проблем нашел себе. Хотя если земля своя, то уже и прятаться от закона не надо, как сейчас. А то приедут и начнут дурацкие вопросы задавать, почему хибару здесь построил да кто разрешил, да где бумаги на землю. Где-где. Сами знаете.
Наврал что-то старухе своей, да на следующий день в город поехал. Ехал-ехал, пошел к агенту, показал ему эти ракушки и бусины и говорю, так и так, мне тут землю индейцы подарили, от Змеиного ручья до Черной реки. А он как рот разинет и захохочет! Отсмеялся и говорит, мол, если бы каждый бродяга ко мне приходил и мусор в рожу сувал, у нас бы земли не осталось, все бы разобрали. Выгнал он меня, одним словом, вот с тех пор и сижу, заливаю горе.
А хочешь, я тебе подарю эти бусины да ракушки? Все-таки земля от Змеиного ручья до устья Черной реки на дороге не валяется, глядишь, разбогатеешь потом! А ты мне налей еще кружечку, выпью за здоровье дикарей. Хоть и ерунду подарили, а люди хорошие, пусть и индейцы.
@темы: XIX век, Свое, Рассказы, Новый Свет
-
-
28.03.2014 в 11:23Ааа, мой любимый рассказ на нерейтинге на ЗФБ! Снова почитала, посмеялась, умилилась. Отличная штука! Точно буду к ней часто возвращаться. Quiterie, мне очень нравится твоя стилизация под этакий "простецкий" язык героя ))
-
-
28.03.2014 в 13:22