Fête galante. Only (17)80s kids remember this.
С разрешения переводчика.
Название: Утерянное письмо
Переводчик: Irene-Assole (Оригинал: The Missing Letter - Ione, разрешение на перевод запрошено)
Бета: Quiterie
Исторический период: декабрь 1671 года
Размер: мини, 3 400 слов в оригинале, 2827 — в переводе
Персонажи: Монсеньор/Шевалье де Лоррен, Лизелотта/Монсеньор (Елизавета Шарлотта Пфальцская, Филипп де Лоррен-Арманьяк, Филипп I Орлеанский).
Категория: джен, гет, слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Первая брачная ночь Лизелотты
Примечания от автора:Это письмо было недавно найдено среди вещей одного из потомков Ганноверской династии
Ваша Светлость, Вы ещё получите официальные письма о моём прибытии в Париж и начале моей семейной жизни. Во всяком случае, я уверена в посыльном, с которым передаю это письмо, — я пользуюсь возможностью, предоставленной мне Гертрудой, тоскующей по дому среди всех этих французов. Я отсылаю её назад к матери с оставшейся частью моих немецких монет, она и передаст Вам это письмо.
Именно поэтому у меня есть роскошная возможность написать всё, что у меня на уме, о моих приключениях после отъезда из Меца. Я не знаю, как еще назвать это состояние, когда по очереди испытываешь испуг, потрясение, стыд и возмущение. В сказках приключения куда приятнее, поскольку принцесса, без сомнения, будет щедро вознаграждена, если сохранит свою добродетель.
Это напоминает мне о другом вопросе, занимающим мой разум. Добродетель ли это, когда вы женаты? И сохраняете ли вы свою добродетель, если она фактически никому не нужна?
Впрочем, я забегаю вперёд. Если Вы получили моё последнее письмо, вы уже знаете о моём абсурдном обращении в другую веру, в которую французы хотят заставить поверить мир. Я называю его «абсурдным» только потому, что большая часть слов была на латыни, и священники могли бы с тем же успехом разговаривать с овцой, внимая моим ответам. Я сказала «нет» несколько раз, но они услышали, или записали, или сделали вид, что записали «да»... Так и случилось, что войдя в церковь хорошей протестанткой, я вышла из ее дверей плохой католичкой. Заверяю Вас, Ваша Светлость, что никогда не позволю этим бормочущим священникам встать между мной и Всемогущим Господом, который улыбается всем своим чадам (не могу удержаться от мысли, что если их блеющая латынь когда-нибудь достигает небес, то, возможно, иногда Он смеётся).
Итак, мы прибыли в Париж, который я нашла не таким чистым или хорошо построенным как Шветцинген или даже Страсбург. Однако, чтобы Вы не думали, что Ваш весёлый маленький шуршунчик стал слишком взрослым и недовольным, сообщаю, что принцесса Палатин ясно дала понять, что я одета хуже всех других принцесс в Европе, и она послала вперёд заказать для меня подходящий гардероб, чтобы мои французские слуги не смеялись надо мной на пути в Гейдельберг.
Париж оказался более старым, узким и уродливым, чем я ожидала. А ещё в нём ужасно пахло. Мы прибыли очень поздно, и поскольку солнце садилось, всё, что я видела в центральной части города на пути к знаменитому Тюильри, — это пылающие окна, в которых иногда мелькали люди. Странно, французы очень напоминают немцев, пока они не открывают рты: всё, что я слышала на улицах, было французским, всё вокруг меня. «Это — мой новый дом», — повторяла я себе снова и снова, но никак не могла поверить в реальность этих слов.
Однако дворец красив внутри, и, как только мы вышли из карет, меня проводили прямо в мои новые палаты на холодную кровать. Главная горничная сказала что-то о короле и дворе, а также о том, что о моём прибытии сообщат. Понять было трудно, поэтому я согласилась на всё, в надежде на то, что мне позволят лечь спать. Мужа не было, хвала небесам. Я намереваюсь быть хорошей женой, но всё же я не хотела бы быть настолько хорошей женой.
Следующее утро принесло неприятное ощущение пробуждения в незнакомом месте, среди высоких и красиво расписанных потолков. Опустим комедию ошибок о том, как новые слуги (приседающие и кланяющиеся каждый раз, когда я обернусь) заталкивали меня в подвенечное платье. У меня едва было время съесть кусочек хлеба и сделать глоток шоколада (он был восхитителен!) до появления принцессы Палатин в окружении большого количества придворных и слуг, запомнить имена которых я и не надеялась. После этого мы все направились на Мессу.
Так как я не поняла ни слова из нее, я предположила, что это была ещё одна брачная церемония, и это означало для меня, что нужно ее придерживаться. Мой муж появился там и опустился на колени рядом со мной, и я поглядывала на него искоса, чтобы понять, на кого он похож. Он нисколько не походил на свой портрет. Позже я и себя не узнала на портрете, который кто-то написал пока шли переговоры. Например, я бы никогда не стала стоять с одной торчащей наружу грудью — Вашей Светлости будет что сказать об этом!
Он не смотрел на меня. Я не смогла определить, было ли это благочестием, или отсутствием интереса, или, быть может, чем-то ещё. Перед ним стоял Его Величество, и могу уверить Вас, его портреты не передают правды. Он высок и красив, в нем было все, что Вы ожидаете в короле; невозможно полагать, что он — простой смертный из плоти и крови, как и остальные люди.
Монсеньор очень похож на своего брата, хотя и более крепок, и менее внушителен. Как это получается? Возможно, благодаря манере одеваться, или, возможно, «внушительность» определяется поведением других? Я всегда думала, что мой отец, Его Милость Курфюрст, является живым примером благородства и внушительности. Возможно, из-за того, что так должна полагать дочь. Особенно, когда дочь — очень маленький шуршунчик, и, таким образом, все вокруг выглядят внушительными.
После Мессы Король взял нас за руки и представил придворным, которые склонились перед ним, как тростинки на ветру. После этого множество людей собралось для еды. Большую часть дня, о котором я все еще не была уверена, был ли он днем моей свадьбы или нет, занял бал, который Король дал для нас позже. После долгих часов, проведенных на ногах, я устала, но танец — лучшее средство избавиться от такой усталости.
Так как принцесса Палатин проявила большую заботу и еженощно учила меня придворным танцам, когда мы останавливались на ночлег, я смогла достойно показать себя, хотя Вы можете вообразить мою дрожь, когда моим первым партнером оказался сам Король. Но он сразу повёл себя со мной непринуждённо, в самой доброжелательной манере, задавая очень много вопросов о моей поездке и о том, какой я нашла Францию. Вы поймете мое чувство необходимости немного солгать, когда я сказала ему, что всё прекрасно. Но я была вознаграждена, когда он спросил, охотилась ли я, и мы по-настоящему поговорили, так что я удивилась, когда танец закончился!
Затем пришло время танцевать с моим новым мужем. Со времени нашей первой встречи мы едва обменялись десятком слов, большинство из которых были «Передайте солонку» и тому подобное.
На те же вопросы, которые уже задал его брат, он получил те же ответы. Когда же речь зашла об охоте, Монсеньор сказал:
— Король, мой брат, объявил, что завтра двор отправится в Версаль. Там превосходная охота.
— Хорошо, — ответила я.
— Вы сочтете его удобным, хотя строительство всё ещё идет. У нас — южные апартаменты, а значит, там будет солнце, — уточнил он.
«Пока неплохо», скажете Вы, но затем он продолжил:
— Убранство выбирала Минетт, моя первая жена, после одобрения Его Величества. Там, как говорят, чувствуется изящный вкус, но Вы можете переделать всё, как Вам нравится.
И что на подобное ответить?
Я поняла, что с Минетт вовсе не покончено. Я думала о ней, когда Король привёл нас обратно в наши комнаты, как я поняла вскоре, для проведения церемонии отхода ко сну с присутствием Короля. Хотя это большая честь, не подумайте, что был обеспечен хоть малейший комфорт!
На нашем пути встретилось ещё больше вещей, напоминающих о моей предшественнице, чью совершенную грацию и вкус хвалили часто и искренне. Было ясно, что её до сих пор оплакивают. Я подумала, что мне хотелось бы заслужить хотя бы половину подобной нежности, но практический подход к жизни подсказывает, что надеяться на подобное я смогу только по прошествии длительного времени.
Если бы добрая Гертруда не взяла это письмо, я не сказала бы Вам всю правду. Принцесса предупредила меня несколько раз, что никакая печать не священна. Если бы я не была уверена в посыльном, я бы написала иначе, для большего количества глаз, а не только для адресата.
Так вот, правда. Перед появлением всех дам было много суматохи и шелеста: искали мое ночное платье, которое фрау фон Харлинг расшила сама и которое я обещала надеть в первую брачную ночь. Все было распаковано, и мои вещи смешались с теми, что ожидали меня на месте, но слуги выложили французское ночное платье, которое я могла надеть и в другие дни. Сегодня же ночью я хотела выбрать свое собственное, но мои люди и французские горничные не знали друг друга и не смогли объясниться, чтобы найти нужные вещи.
Мы поставили все канделябры в гардеробной, потому что пытались разложить там одежду, прекрасно понимая, что в комнате собрались придворные дамы, когда внутрь проскользнула новая женщина. Изящная, она была в белом и золотом с темно— красной вышивкой, а на ее головном уборе, шее и запястьях блестели гранаты. Женщины зашептали и расступились, кланяясь, так что я поняла, что это — важная персона, кем бы ни она была.
— Мы встречались перед танцами, но я могу предположить, что Вашему Высочеству назвали слишком много имен, и у вас не было времени изучить их все. Я — мадам де Гранси. Именно я раскладывала Ваши вещи, Мадам, — сказала она, приседая в низком реверансе. Настолько низком, что я заподозрила насмешку. — Могу я показать Вам, как мы их уложили? Вам стоит только сказать, и мы все переложим.
Итак, в то время как придворные дамы собирались в далекой комнате (был слышен гул их голосов) эта де Гранси провела меня через несколько смежных комнат, заставленных шкафами и полками. Там было столько нарядов! «Почему я должна смотреть на них ночью?» — думала я, неотступно следуя за нею, подслеповатая как крот. Почему это не может подождать до утра?
Довольно скоро, когда я услышала «Минетт» в шестой или седьмой раз, я догадалась. Это были наряды Минетт для апартаментов, когда она наносила официальные визиты Королю. Тут было платье из золотой парчи, которое она носила в Фонтенбло, сначала развлекая Короля, навестившего Мадам и Монсеньора во время их медового месяца; следующая комната служила хранилищем ее не самых лучших портретов, самые лучшие мне показали ранее.
Наконец, и я полагаю, преднамеренно, мы пришли в ещё одну комнату, полную самых модных, роскошных, тщательно продуманных платьев из всех, доселе виденных. Эти наряды были расшиты золотом, серебром, драгоценными камнями, шёлковыми лентами и самым лучшим кружевом. Но я заметила, что они были велики Минетт, которая, судя по талии платьев, была меньше меня, когда я ребенком приехала жить к Вашей Светлости.
— Чьи это платья? — спросила я, поскольку они не могли принадлежать Королеве, которая была еще меньше.
Госпожа де Гранси улыбнулась мне и ответила:
— Так ведь Монсеньора.
Я чуть было не упала в обморок! Не от удивления, что нашлись доказательства обычая Двенадцатой Ночи (кто-то когда-то сказал мне, что такой обычай широко распространён во всей Европе, когда мужчины могут одеться как женщины, а женщины как мужчины), нет. Мне досадило её поведение, понимающая улыбка, голодный вид, с которым она смотрела на меня, огонёк в глазах. Я ответила:
— Очень хорошо! Тогда я буду держать здесь свои мужские аксессуары для верховой езды. Одежда должна находиться в подходящей компании.
Она поклонилась. Была ли она разочарована или чувствовала отвращение? Трудно сказать, и так как я говорю только правду, я обязана добавить, что не забочусь об этом. С самого начала было очевидно, что она может быть моей подругой не более, чем улыбчивая лиса, крадущаяся к курятнику. Госпожа де Гранси после этого почти ничего не говорила и привела меня прямо сундуку, где я нашла своё ночное платье, которое, кстати, было вдвое более великолепным, чем то, что лежало в ожидании меня.
Итак, переходим к обычаю отхода ко сну. Какая же это пытка! Прежде всего, комнаты были ледяными. Не спасало даже расположение непосредственно рядом с огнём: в то время как сторона тела, близкая огню, почти горела, другая покрывалась гусиной кожей. Я пыталась запомнить имена женщин, вручавших мне то одно, то другое, но я так устала, что все они казались мне на одно лицо.
Как только на меня, наконец, надели ночное платье, мы вошли в ещё одну ледяную комнату, набитую людьми до духоты. Там нас встречал Монсеньор, которого сам Король за руку провёл к другой стороне большой укрытой кровати.
По крайней мере, слуги догадались поместить грелки между простынями, но тепло скоро ушло, поскольку мы должны были сидеть вытянувшись в струнку рядышком, пока Король не пожелал нам доброй ночи, и придворные попрощались с нами один за другим.
Слуги вынесли все свечи, кроме одной, и оставили нас в покое.
— Мне не говорили, что вы толстая, — было первым, что Монсеньор сказал мне.
— Мне не говорили, что вы тоже, — ответила я так бодро, как смогла.
— Я? Я не толстый.
Он скрестил на груди руки, унизанные большим количеством колец.
— Вы более пухлы, чем Его Величество, — указала я.
Слегка нахмурившись, он разгладил усы пальцем, затем насмешливо спросил: «Полагаю, что моя личность вам несимпатична?»
— Не вижу, какое отношение имеет симпатия к нашему долгу, — сказала я.
Он рассмеялся и усмешка пропала.
— Наш долг! — повторил он.
— Могу я в свою очередь задать вопрос?
Он помахал рукой: «Задавайте».
— Должны ли мы ожидать подобную церемонию каждую ночь?
Он рассмеялся.
— Нет. Это — честь, которую даровал мой королевский брат. При отходе ко сну мне прислуживают только мои собственные люди. А тут были задействованы иные рычаги. Маленький рычаг в руках Короля.
Он окинул меня взглядом сверху вниз:
— Вас не посещает Хозяйка Катерина?
Gott im Himmel! Принцесса предупредила меня, что леди очень свободно говорят здесь о подобных вещах, но я не ожидала услышать о Хозяйке Катерине от мужчины, тем более от принца. Но женатые люди должны обсуждать такие вещи, подумала я и ответила:
— Нет, это закончилось две недели назад.
Он смотрел вниз, водя руками взад и вперед по соболиному покрывалу, когда одна из четырех дверей отворилась, и вошёл очень красивый человек, всё ещё одетый в бальный наряд. При свете единственной свечи он выглядел наполовину призрачным, свет отражался на его расшитых золотом манжетах, на драгоценных камнях парчового одеяния и на застежках обуви.
Монсеньор сказал:
— Это Шевалье де Лоррэн.
Они обменялись улыбками, какие ожидают новобрачных, по крайней мере, в рассказах.
— У нас одинаковые имена, данные нам при крещении, — обратился ко мне Монсеньор.
Не спросив разрешения, этот Шевалье подошёл и грациозно сел на краю кровати около Монсеньора, и стало ясно, что такое поведение приветствовалось. Я начала понимать намеки, которые бросала принцесса Палатин об этом фаворите: это был человек, которого любил Монсеньор, если он любил кого-либо.
Шевалье повернулся к Монсеньору с ласковой улыбкой и мягко спросил:
— Вы задали вопрос Её Высочеству?
Монсеньор спросил меня:
— Действительно ли Вы девственница, Мадам?
Этот удивительный разговор почти заставил меня задохнуться от негодования. Но я вспомнила манеры, которые Ваша Светлость, а также моя дорогая фрау фон Харлинг, не говоря уже о моем благородном отце Курфюрсте, преподавали мне, и я также помнила, что сплетники сочли необходимым намекнуть, что Минетт, первая жена Монсеньора, не только была очень красивой, но и умерла от яда. И каждый сплетник не преминул упомянуть, что ее отравленный напиток с цикорием был приготовлен прекрасной рукой этого самого Шевалье.
Так что я сказала со всем достоинством, с каким могла:
— Я все такая же, какой родилась.
— Минетт не была девственницей, знаете ли, — сказал Монсеньор таким тоном, словно сообщал о том, что собирается дождь.
— Минетт, — добавил Шевалье, поглаживая внутреннюю часть запястья Монсеньора, — родилась опытной.
Моя спина болела от долгого сидения вертикально, но я не хотела ложиться, пока этого не сделал Монсеньор, особенно пока в спальне находился этот шевалье. Я не хотела раздражаться из-за этого в свою первую брачную ночь, поэтому я ломала голову над тем, что сказать, но Монсеньор отодвинул руку кавалера и посмотрел в мою сторону с усмешкой, которую мой брат однажды подарил мне, прежде чем поставить корзину с мышами в комнату его наставника.
Тогда Монсеньор немного поёрзал и громко пукнул.
Два господина (один в полном бальном наряде, другой в ночном платье), в жилах которых текла кровь многих королей и великих вождей, смотрели на меня, как будто ожидали, что я упаду в обморок. Могу предположить, что Минетт упала бы в обморок, так как я повсюду слышала, насколько волшебной она была.
Я не фея и не пытаюсь ею казаться. Так что я выпустила газы, которые из вежливости держала в себе с тех пор, как съела гусиный паштет, и мой пук был гораздо громче.
Господин онемел от изумления и рассмеялся. Шевалье вскинул брови, перевел взгляд с него на меня, а потом тоже засмеялся. Но смех его был не таким искренним, как смех Монсеньора.
Шевалье де Лоррен изящно поклонился:
— Я полагаю, мне следует удалиться, чтобы написать оду величественному воздуху. Доброй ночи, Монсеньор. Доброй ночи, Мадам.
Он помахал рукой с изяществом и наглостью дьявола и вышел.
— Думаю, мы поладим, — впервые по-дружески сказал Монсеньор.
Исполнение долга оказалось таким же смешным и неудобным, как я и ожидала. Столько опасностей для моей добродетели! Но я счастлива, что не должна больше защищать её. Монсеньор мог бы пойти по стопам своего брата, который посещает королеву два раза в месяц. Я бы на это согласилась. По крайней мере, это быстро закончилось, и я уснула. Когда я проснулась, его уже не было.
Из всех высоких окон лился утренний свет, так что я смогла полюбоваться красотой комнат.
***
День спустя.
Новые горничные сказали мне, что Сен-Клу, который будет моим собственным домом, еще более красив, и что мне понравится Марли, где многие из дворцовых правил смягчены, и Версаль, который скоро достроят, и о котором говорят, что он будет еще великолепнее.
Мир может предъявлять очень жестокие требования к принцессам, которые ничего плохого не сделали, кроме того, что родились на свет, и которым, как любому человеку любого сословия, хочется немного счастья. Королева, которая серьезна и добра, обещает мне дорогую собачку; мои медали смело выложены для меня, и я могу видеть их каждый день; скоро я поеду на охоту рядом с королем, и он обнаружит, что немецкие принцессы могут в поле сравниться с любым французским наездником.
Тут встречаются досадные вещи, но гораздо больше интересных и смешных, так что я скажу в заключение, Ваша Светлость, что жизнь очень, очень хороша.
Название: Утерянное письмо
Переводчик: Irene-Assole (Оригинал: The Missing Letter - Ione, разрешение на перевод запрошено)
Бета: Quiterie
Исторический период: декабрь 1671 года
Размер: мини, 3 400 слов в оригинале, 2827 — в переводе
Персонажи: Монсеньор/Шевалье де Лоррен, Лизелотта/Монсеньор (Елизавета Шарлотта Пфальцская, Филипп де Лоррен-Арманьяк, Филипп I Орлеанский).
Категория: джен, гет, слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Первая брачная ночь Лизелотты
Примечания от автора:Это письмо было недавно найдено среди вещей одного из потомков Ганноверской династии
Именно поэтому у меня есть роскошная возможность написать всё, что у меня на уме, о моих приключениях после отъезда из Меца. Я не знаю, как еще назвать это состояние, когда по очереди испытываешь испуг, потрясение, стыд и возмущение. В сказках приключения куда приятнее, поскольку принцесса, без сомнения, будет щедро вознаграждена, если сохранит свою добродетель.
Это напоминает мне о другом вопросе, занимающим мой разум. Добродетель ли это, когда вы женаты? И сохраняете ли вы свою добродетель, если она фактически никому не нужна?
Впрочем, я забегаю вперёд. Если Вы получили моё последнее письмо, вы уже знаете о моём абсурдном обращении в другую веру, в которую французы хотят заставить поверить мир. Я называю его «абсурдным» только потому, что большая часть слов была на латыни, и священники могли бы с тем же успехом разговаривать с овцой, внимая моим ответам. Я сказала «нет» несколько раз, но они услышали, или записали, или сделали вид, что записали «да»... Так и случилось, что войдя в церковь хорошей протестанткой, я вышла из ее дверей плохой католичкой. Заверяю Вас, Ваша Светлость, что никогда не позволю этим бормочущим священникам встать между мной и Всемогущим Господом, который улыбается всем своим чадам (не могу удержаться от мысли, что если их блеющая латынь когда-нибудь достигает небес, то, возможно, иногда Он смеётся).
Итак, мы прибыли в Париж, который я нашла не таким чистым или хорошо построенным как Шветцинген или даже Страсбург. Однако, чтобы Вы не думали, что Ваш весёлый маленький шуршунчик стал слишком взрослым и недовольным, сообщаю, что принцесса Палатин ясно дала понять, что я одета хуже всех других принцесс в Европе, и она послала вперёд заказать для меня подходящий гардероб, чтобы мои французские слуги не смеялись надо мной на пути в Гейдельберг.
Париж оказался более старым, узким и уродливым, чем я ожидала. А ещё в нём ужасно пахло. Мы прибыли очень поздно, и поскольку солнце садилось, всё, что я видела в центральной части города на пути к знаменитому Тюильри, — это пылающие окна, в которых иногда мелькали люди. Странно, французы очень напоминают немцев, пока они не открывают рты: всё, что я слышала на улицах, было французским, всё вокруг меня. «Это — мой новый дом», — повторяла я себе снова и снова, но никак не могла поверить в реальность этих слов.
Однако дворец красив внутри, и, как только мы вышли из карет, меня проводили прямо в мои новые палаты на холодную кровать. Главная горничная сказала что-то о короле и дворе, а также о том, что о моём прибытии сообщат. Понять было трудно, поэтому я согласилась на всё, в надежде на то, что мне позволят лечь спать. Мужа не было, хвала небесам. Я намереваюсь быть хорошей женой, но всё же я не хотела бы быть настолько хорошей женой.
Следующее утро принесло неприятное ощущение пробуждения в незнакомом месте, среди высоких и красиво расписанных потолков. Опустим комедию ошибок о том, как новые слуги (приседающие и кланяющиеся каждый раз, когда я обернусь) заталкивали меня в подвенечное платье. У меня едва было время съесть кусочек хлеба и сделать глоток шоколада (он был восхитителен!) до появления принцессы Палатин в окружении большого количества придворных и слуг, запомнить имена которых я и не надеялась. После этого мы все направились на Мессу.
Так как я не поняла ни слова из нее, я предположила, что это была ещё одна брачная церемония, и это означало для меня, что нужно ее придерживаться. Мой муж появился там и опустился на колени рядом со мной, и я поглядывала на него искоса, чтобы понять, на кого он похож. Он нисколько не походил на свой портрет. Позже я и себя не узнала на портрете, который кто-то написал пока шли переговоры. Например, я бы никогда не стала стоять с одной торчащей наружу грудью — Вашей Светлости будет что сказать об этом!
Он не смотрел на меня. Я не смогла определить, было ли это благочестием, или отсутствием интереса, или, быть может, чем-то ещё. Перед ним стоял Его Величество, и могу уверить Вас, его портреты не передают правды. Он высок и красив, в нем было все, что Вы ожидаете в короле; невозможно полагать, что он — простой смертный из плоти и крови, как и остальные люди.
Монсеньор очень похож на своего брата, хотя и более крепок, и менее внушителен. Как это получается? Возможно, благодаря манере одеваться, или, возможно, «внушительность» определяется поведением других? Я всегда думала, что мой отец, Его Милость Курфюрст, является живым примером благородства и внушительности. Возможно, из-за того, что так должна полагать дочь. Особенно, когда дочь — очень маленький шуршунчик, и, таким образом, все вокруг выглядят внушительными.
После Мессы Король взял нас за руки и представил придворным, которые склонились перед ним, как тростинки на ветру. После этого множество людей собралось для еды. Большую часть дня, о котором я все еще не была уверена, был ли он днем моей свадьбы или нет, занял бал, который Король дал для нас позже. После долгих часов, проведенных на ногах, я устала, но танец — лучшее средство избавиться от такой усталости.
Так как принцесса Палатин проявила большую заботу и еженощно учила меня придворным танцам, когда мы останавливались на ночлег, я смогла достойно показать себя, хотя Вы можете вообразить мою дрожь, когда моим первым партнером оказался сам Король. Но он сразу повёл себя со мной непринуждённо, в самой доброжелательной манере, задавая очень много вопросов о моей поездке и о том, какой я нашла Францию. Вы поймете мое чувство необходимости немного солгать, когда я сказала ему, что всё прекрасно. Но я была вознаграждена, когда он спросил, охотилась ли я, и мы по-настоящему поговорили, так что я удивилась, когда танец закончился!
Затем пришло время танцевать с моим новым мужем. Со времени нашей первой встречи мы едва обменялись десятком слов, большинство из которых были «Передайте солонку» и тому подобное.
На те же вопросы, которые уже задал его брат, он получил те же ответы. Когда же речь зашла об охоте, Монсеньор сказал:
— Король, мой брат, объявил, что завтра двор отправится в Версаль. Там превосходная охота.
— Хорошо, — ответила я.
— Вы сочтете его удобным, хотя строительство всё ещё идет. У нас — южные апартаменты, а значит, там будет солнце, — уточнил он.
«Пока неплохо», скажете Вы, но затем он продолжил:
— Убранство выбирала Минетт, моя первая жена, после одобрения Его Величества. Там, как говорят, чувствуется изящный вкус, но Вы можете переделать всё, как Вам нравится.
И что на подобное ответить?
Я поняла, что с Минетт вовсе не покончено. Я думала о ней, когда Король привёл нас обратно в наши комнаты, как я поняла вскоре, для проведения церемонии отхода ко сну с присутствием Короля. Хотя это большая честь, не подумайте, что был обеспечен хоть малейший комфорт!
На нашем пути встретилось ещё больше вещей, напоминающих о моей предшественнице, чью совершенную грацию и вкус хвалили часто и искренне. Было ясно, что её до сих пор оплакивают. Я подумала, что мне хотелось бы заслужить хотя бы половину подобной нежности, но практический подход к жизни подсказывает, что надеяться на подобное я смогу только по прошествии длительного времени.
Если бы добрая Гертруда не взяла это письмо, я не сказала бы Вам всю правду. Принцесса предупредила меня несколько раз, что никакая печать не священна. Если бы я не была уверена в посыльном, я бы написала иначе, для большего количества глаз, а не только для адресата.
Так вот, правда. Перед появлением всех дам было много суматохи и шелеста: искали мое ночное платье, которое фрау фон Харлинг расшила сама и которое я обещала надеть в первую брачную ночь. Все было распаковано, и мои вещи смешались с теми, что ожидали меня на месте, но слуги выложили французское ночное платье, которое я могла надеть и в другие дни. Сегодня же ночью я хотела выбрать свое собственное, но мои люди и французские горничные не знали друг друга и не смогли объясниться, чтобы найти нужные вещи.
Мы поставили все канделябры в гардеробной, потому что пытались разложить там одежду, прекрасно понимая, что в комнате собрались придворные дамы, когда внутрь проскользнула новая женщина. Изящная, она была в белом и золотом с темно— красной вышивкой, а на ее головном уборе, шее и запястьях блестели гранаты. Женщины зашептали и расступились, кланяясь, так что я поняла, что это — важная персона, кем бы ни она была.
— Мы встречались перед танцами, но я могу предположить, что Вашему Высочеству назвали слишком много имен, и у вас не было времени изучить их все. Я — мадам де Гранси. Именно я раскладывала Ваши вещи, Мадам, — сказала она, приседая в низком реверансе. Настолько низком, что я заподозрила насмешку. — Могу я показать Вам, как мы их уложили? Вам стоит только сказать, и мы все переложим.
Итак, в то время как придворные дамы собирались в далекой комнате (был слышен гул их голосов) эта де Гранси провела меня через несколько смежных комнат, заставленных шкафами и полками. Там было столько нарядов! «Почему я должна смотреть на них ночью?» — думала я, неотступно следуя за нею, подслеповатая как крот. Почему это не может подождать до утра?
Довольно скоро, когда я услышала «Минетт» в шестой или седьмой раз, я догадалась. Это были наряды Минетт для апартаментов, когда она наносила официальные визиты Королю. Тут было платье из золотой парчи, которое она носила в Фонтенбло, сначала развлекая Короля, навестившего Мадам и Монсеньора во время их медового месяца; следующая комната служила хранилищем ее не самых лучших портретов, самые лучшие мне показали ранее.
Наконец, и я полагаю, преднамеренно, мы пришли в ещё одну комнату, полную самых модных, роскошных, тщательно продуманных платьев из всех, доселе виденных. Эти наряды были расшиты золотом, серебром, драгоценными камнями, шёлковыми лентами и самым лучшим кружевом. Но я заметила, что они были велики Минетт, которая, судя по талии платьев, была меньше меня, когда я ребенком приехала жить к Вашей Светлости.
— Чьи это платья? — спросила я, поскольку они не могли принадлежать Королеве, которая была еще меньше.
Госпожа де Гранси улыбнулась мне и ответила:
— Так ведь Монсеньора.
Я чуть было не упала в обморок! Не от удивления, что нашлись доказательства обычая Двенадцатой Ночи (кто-то когда-то сказал мне, что такой обычай широко распространён во всей Европе, когда мужчины могут одеться как женщины, а женщины как мужчины), нет. Мне досадило её поведение, понимающая улыбка, голодный вид, с которым она смотрела на меня, огонёк в глазах. Я ответила:
— Очень хорошо! Тогда я буду держать здесь свои мужские аксессуары для верховой езды. Одежда должна находиться в подходящей компании.
Она поклонилась. Была ли она разочарована или чувствовала отвращение? Трудно сказать, и так как я говорю только правду, я обязана добавить, что не забочусь об этом. С самого начала было очевидно, что она может быть моей подругой не более, чем улыбчивая лиса, крадущаяся к курятнику. Госпожа де Гранси после этого почти ничего не говорила и привела меня прямо сундуку, где я нашла своё ночное платье, которое, кстати, было вдвое более великолепным, чем то, что лежало в ожидании меня.
Итак, переходим к обычаю отхода ко сну. Какая же это пытка! Прежде всего, комнаты были ледяными. Не спасало даже расположение непосредственно рядом с огнём: в то время как сторона тела, близкая огню, почти горела, другая покрывалась гусиной кожей. Я пыталась запомнить имена женщин, вручавших мне то одно, то другое, но я так устала, что все они казались мне на одно лицо.
Как только на меня, наконец, надели ночное платье, мы вошли в ещё одну ледяную комнату, набитую людьми до духоты. Там нас встречал Монсеньор, которого сам Король за руку провёл к другой стороне большой укрытой кровати.
По крайней мере, слуги догадались поместить грелки между простынями, но тепло скоро ушло, поскольку мы должны были сидеть вытянувшись в струнку рядышком, пока Король не пожелал нам доброй ночи, и придворные попрощались с нами один за другим.
Слуги вынесли все свечи, кроме одной, и оставили нас в покое.
— Мне не говорили, что вы толстая, — было первым, что Монсеньор сказал мне.
— Мне не говорили, что вы тоже, — ответила я так бодро, как смогла.
— Я? Я не толстый.
Он скрестил на груди руки, унизанные большим количеством колец.
— Вы более пухлы, чем Его Величество, — указала я.
Слегка нахмурившись, он разгладил усы пальцем, затем насмешливо спросил: «Полагаю, что моя личность вам несимпатична?»
— Не вижу, какое отношение имеет симпатия к нашему долгу, — сказала я.
Он рассмеялся и усмешка пропала.
— Наш долг! — повторил он.
— Могу я в свою очередь задать вопрос?
Он помахал рукой: «Задавайте».
— Должны ли мы ожидать подобную церемонию каждую ночь?
Он рассмеялся.
— Нет. Это — честь, которую даровал мой королевский брат. При отходе ко сну мне прислуживают только мои собственные люди. А тут были задействованы иные рычаги. Маленький рычаг в руках Короля.
Он окинул меня взглядом сверху вниз:
— Вас не посещает Хозяйка Катерина?
Gott im Himmel! Принцесса предупредила меня, что леди очень свободно говорят здесь о подобных вещах, но я не ожидала услышать о Хозяйке Катерине от мужчины, тем более от принца. Но женатые люди должны обсуждать такие вещи, подумала я и ответила:
— Нет, это закончилось две недели назад.
Он смотрел вниз, водя руками взад и вперед по соболиному покрывалу, когда одна из четырех дверей отворилась, и вошёл очень красивый человек, всё ещё одетый в бальный наряд. При свете единственной свечи он выглядел наполовину призрачным, свет отражался на его расшитых золотом манжетах, на драгоценных камнях парчового одеяния и на застежках обуви.
Монсеньор сказал:
— Это Шевалье де Лоррэн.
Они обменялись улыбками, какие ожидают новобрачных, по крайней мере, в рассказах.
— У нас одинаковые имена, данные нам при крещении, — обратился ко мне Монсеньор.
Не спросив разрешения, этот Шевалье подошёл и грациозно сел на краю кровати около Монсеньора, и стало ясно, что такое поведение приветствовалось. Я начала понимать намеки, которые бросала принцесса Палатин об этом фаворите: это был человек, которого любил Монсеньор, если он любил кого-либо.
Шевалье повернулся к Монсеньору с ласковой улыбкой и мягко спросил:
— Вы задали вопрос Её Высочеству?
Монсеньор спросил меня:
— Действительно ли Вы девственница, Мадам?
Этот удивительный разговор почти заставил меня задохнуться от негодования. Но я вспомнила манеры, которые Ваша Светлость, а также моя дорогая фрау фон Харлинг, не говоря уже о моем благородном отце Курфюрсте, преподавали мне, и я также помнила, что сплетники сочли необходимым намекнуть, что Минетт, первая жена Монсеньора, не только была очень красивой, но и умерла от яда. И каждый сплетник не преминул упомянуть, что ее отравленный напиток с цикорием был приготовлен прекрасной рукой этого самого Шевалье.
Так что я сказала со всем достоинством, с каким могла:
— Я все такая же, какой родилась.
— Минетт не была девственницей, знаете ли, — сказал Монсеньор таким тоном, словно сообщал о том, что собирается дождь.
— Минетт, — добавил Шевалье, поглаживая внутреннюю часть запястья Монсеньора, — родилась опытной.
Моя спина болела от долгого сидения вертикально, но я не хотела ложиться, пока этого не сделал Монсеньор, особенно пока в спальне находился этот шевалье. Я не хотела раздражаться из-за этого в свою первую брачную ночь, поэтому я ломала голову над тем, что сказать, но Монсеньор отодвинул руку кавалера и посмотрел в мою сторону с усмешкой, которую мой брат однажды подарил мне, прежде чем поставить корзину с мышами в комнату его наставника.
Тогда Монсеньор немного поёрзал и громко пукнул.
Два господина (один в полном бальном наряде, другой в ночном платье), в жилах которых текла кровь многих королей и великих вождей, смотрели на меня, как будто ожидали, что я упаду в обморок. Могу предположить, что Минетт упала бы в обморок, так как я повсюду слышала, насколько волшебной она была.
Я не фея и не пытаюсь ею казаться. Так что я выпустила газы, которые из вежливости держала в себе с тех пор, как съела гусиный паштет, и мой пук был гораздо громче.
Господин онемел от изумления и рассмеялся. Шевалье вскинул брови, перевел взгляд с него на меня, а потом тоже засмеялся. Но смех его был не таким искренним, как смех Монсеньора.
Шевалье де Лоррен изящно поклонился:
— Я полагаю, мне следует удалиться, чтобы написать оду величественному воздуху. Доброй ночи, Монсеньор. Доброй ночи, Мадам.
Он помахал рукой с изяществом и наглостью дьявола и вышел.
— Думаю, мы поладим, — впервые по-дружески сказал Монсеньор.
Исполнение долга оказалось таким же смешным и неудобным, как я и ожидала. Столько опасностей для моей добродетели! Но я счастлива, что не должна больше защищать её. Монсеньор мог бы пойти по стопам своего брата, который посещает королеву два раза в месяц. Я бы на это согласилась. По крайней мере, это быстро закончилось, и я уснула. Когда я проснулась, его уже не было.
Из всех высоких окон лился утренний свет, так что я смогла полюбоваться красотой комнат.
***
День спустя.
Новые горничные сказали мне, что Сен-Клу, который будет моим собственным домом, еще более красив, и что мне понравится Марли, где многие из дворцовых правил смягчены, и Версаль, который скоро достроят, и о котором говорят, что он будет еще великолепнее.
Мир может предъявлять очень жестокие требования к принцессам, которые ничего плохого не сделали, кроме того, что родились на свет, и которым, как любому человеку любого сословия, хочется немного счастья. Королева, которая серьезна и добра, обещает мне дорогую собачку; мои медали смело выложены для меня, и я могу видеть их каждый день; скоро я поеду на охоту рядом с королем, и он обнаружит, что немецкие принцессы могут в поле сравниться с любым французским наездником.
Тут встречаются досадные вещи, но гораздо больше интересных и смешных, так что я скажу в заключение, Ваша Светлость, что жизнь очень, очень хороша.
-
-
06.03.2016 в 22:35Хотя не сомневалась, что в истории все по-другому, гуглила и догуглилась до вашего дневника, спасибо за пост))