Тексты с ФБ

[Дейдре]

Название: Сын Божий
Автор:  Дейдре
Бета:  Quiterie
Исторический период: начало ХХ века
Размер: драббл, 647 слов.
Пейринг/Персонажи: Распутин, упоминается Александра Федоровна Романова.
Категория: Джен
Жанр: философия, агнст
Рейтинг: PG-13 — G
Краткое содержание: Распутин размышляет о своей роли в мире.
Примечания: Курсивом выделены цитаты из Распутина. В тексте также присутствуют расковыченные цитаты из Библии.
Размещение: до деанона с пометкой WTF Modern Age 2014, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства.
Для голосования: #. WTF Modern Age 2014 - работа "Сын Божий"

…И мир растворился в потоках света. Наполнилось тело, да так полно стало, что кажется — разорвет сейчас. Сила, вот она — силища! Дух животворящий тело пробуждает. Кричать хочется. Но из горла только хрип рвется. Сдавленный торжествующий хрип.
Я! Я! Я — Григорий! Я несу вам победу, я несу спасение. Я — раб. Я — царь. Я — Сын Божий. Старец. Я был до творения мира, восседал одесную от Отца моего. Я пришел к вам. И цари земные пришли ко мне. И придут через меня к Царю Небесному. Я — Григорий! Я — Распутин-Новый. Он послал меня. Он повелел мне назваться Старцем, «и ныне, Господи Боже мой, Ты поставил раба Твоего царем»… Ты поставил! Ты! Но я отрок малый, не знаю ни моего выхода, ни входа. Укажи мне путь, отче! Дай мне слова, о Всесветлое Слово!
По телу прошла дрожь, словно взорвалось что-то внутри и растеклось, расплескалось, окропляя кровью грешную землю. Пролился свет семенем, оплодотворяя грех, искупая вину всех и каждого. Нет греха, братья мои. Есть любовь!..
Не успев издать торжествующий вздох, Григорий зашелся в приступе кашля. Проклятый туман. Тяжела доля человеческая…
Экстаз схлынул. Опустошенный, Распутин рухнул на жесткий стул и схватился за перо. Наморщив лоб, он, старательно облизывая нижнюю губу, выводил эти знаки, выдуманные людьми для записи слов. Пусть будут чернила, если Слово Божие не может достичь ушей. Пусть будут чернила — пусть глаз примет то, что уши не слышат. Слова пришли. Еще бы им не прийти, ведь Он направляет эту руку, Он ведет это немощное тело. Складываясь друг с другом, слова образуют строку. Слово слов в каждой букве.
…Я прибыл в Святую Лавру из Питера и назову светом Питер, но свет этот гонитель мыслей на суетный мир, а в Лавре свет светит тишины…
Питер… Суетный, но в суете спасение. Блудный сын — любимец Отца. Не велел Отец Небесный спасаться в пустыне, велел он к людям идти. Питер — вертеп, здесь люди, здесь великие грешники. Туманы здесь, и холод, и мрак, и — цари земные. Цари, пришедшие на поклон к Сыну Божьему. Цари земные пришли Старцу поклониться. И поставили старца вровень с собой. Выше себя поставили старца… Чистые души. Вняли, уверовали. Чистая душа, раба Божия Александра. Ее трепетные губы подрагивают бормоча молитву. Хорошие губы, нежные, сочные — словно для молитв и созданы. Вдавить бы их в землю. Чтобы истинный грех познали и навсегда от него отвратились.
— За грехи твои цесаревич страдает, мамаша.
— Искупить… — страдальчески кривясь выдыхают губы, — искупить! На все готова!
— Поцелуй мамаша. Братский поцелуй и помолимся Господу. Он простит.
Губы касаются губ — неживые. Не умеешь ты, мамаша, целовать. Душу не вкладываешь.
— Во имя Отца, Сына и Святаго Духа…
— Аминь.
Чистая душа, уверовала. Нет в царях земных сомнений, а вот в братьях и отцах духовных — есть. Ох, погрязли они в своей книжной учености, словно бы без книг человек Бога не слышит. Как они смеют? Как смеют обвинять и судить?! Они, погрязшие во грехе, укрывшиеся от мира за монастырскими стенами? Он, Спаситель, от мира не укрывался. И я не укроюсь. Я перенесу страдания. Я… Я должен идти. Он призывает меня!
Падает на бумагу перо и, сквозь комья земли и песчаные бури, выходит к морю.
Христово море. На тебе дивные чудеса. Самим Богом посещено и чудесами сотворено. Виднеются берега и блистают деревца. Ты погряз во грехе, епископ. Но смиренно приму я поклеп. Обвиняй. Обвиняй в блуде, обвиняй в ереси. Я Иисус, Которого ты гонишь, отче. Я — царь. Совесть – волна, но какие бы ни были на море волны, оне утихнут, а совесть только от доброго дела погаснет. На берегу больше хвораешь. О, какой обман, беда – скажут ей и взглянут и увидят... Совесть всем без языка говорит про свой недостаток, всем надо поглядеть на неё, тут никакой грех не утаим и в землю не закопаем. А всякий грех всё равно, что пушечный выстрел – все узнают...
Нет за мной греха, отче. Нет греха за мной, мамаша-императрица. Я — Распутин-Новый. Новый Сын, Его Сын. Пока я жив, с вами всеми и с династией ничего не случится. Не будет меня — не станет и вас.
Храни Боже души наши.


Название: Пролетариям всех стран
Автор:  Дейдре
Бета:  Quiterie
Исторический период: декабрь 1905 г.
Размер: драббл, 620 слов.
Пейринг/Персонажи: М.Горький, рабочий подпольной типографии
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: работа подпольной типографии в 1905 г.
Примечания:
1) Описанная типография реально существовала и работала под прикрытием магазина «Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе».
2) У автора нет доказательств того, что М.Горький там бывал, но вполне мог, поскольку в декабре 1905 г. был в Москве.
3) В тексте использованы цитаты из «Интернационала».
Размещение: до деанона с пометкой WTF Modern Age 2014, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства.
Для голосования: #. WTF Modern Age 2014 - работа "Название"

Некоторое время архидьякон молча созерцал огромное здание, затем со вздохом простер правую руку к лежавшей на столе раскрытой печатной книге, а левую — к Собору Богоматери и, переведя печальный взгляд с книги на собор, произнес:
— Увы! Вот это убьет то.
В.Гюго

В погребе было темно и затхло. Сладковатый, терпкий запах гниющих фруктов словно пропитывал влажную пещеру, отбивая у случайного визитера всяческое желание соваться внутрь. Приказчик устало и как бы нехотя отодвинул ящик, приоткрывая люк в сточный колодец. Он осторожно спустился внутрь, и люк над головой бесшумно вернулся на место, отрезая его от мира. Горький протянул руку и нашарил лаз в подземелье, из темноты которого уже спешила навстречу бесплотная тень местного обитателя. Керосинка в его руках смотрелась довольно жутко. Человек закашлялся, сплюнул и хрипло спросил:
— Держатся?
— Стреляют, — ответил вошедший и, достав из кармана мешочек с махоркой, протянул его собеседнику.
Рабочий довольно хрюкнул и, устало кивнув, подобрал с утоптанного земляного пола книгу, раскрыл ее, примерился… Со стоном хрустнула вырванная страница, и визитер вдруг узнал Библию: такие, грубо переплетенные, со склеившимися от сырости страницами, раздавали арестантам и бродягам, перед тем, как… Такая была у него в крепости почти год назад, ее шершавый переплет тогда казался насмешкой над словами о милосердии.
— Библия, — зачем-то сказал он.
Затянувшийся самокруткой рабочий не поднимая глаз пожал плечами. Он сейчас был похож на Вия, словно вот-вот поднимется и прохрипит страшным голосом:
— Поднимите мне веки!
И не спасет никакой круг. Это правильно. Древние греки боялись Вулкана. Христиане боялись хотя бы чертей. Капиталисты и прочие угнетатели ничего не боятся. Будет им страх, пробудится Вий!
Рабочий поднял наконец осоловелый взгляд, затем снова сплюнул и, передвинув самокрутку в уголок рта, спросил:
— Статьи?
— И листовки, — с легкой заминкой ответил гость.
Рабочий нахмурился. С почерневшим от краски лицом и губами, с покрасневшими глазами и почти рудничным кашлем он был похож на демона или гнома. Пожалуй он сам выглядит не лучше. Казалось, усталые, налившиеся свинцом веки журналиста, пропитались типографской краской также, как руки рабочего. Стоило лишь прикрыть глаза, как буквы пускались в лихую лезгинку, выстраиваясь в привычные …давление интересов и влияний денежного мешка… уже тушат пожар… стачка растет… решительного пролетарского натиска… долой царя… Горький надавил на прикрытые веки, стараясь стереть эти буквы. Перед глазами потемнело, но легче не стало: в воспаленном сознании лязг машин смешивался с грохотом выстрелов, и над всем этим неслось нестройное хоровое «вставай, проклятьем заклеймённый, голодный, угнетённый люд». Он встряхнулся, отгоняя от себя странную, несвоевременную мысль о том, что под слоями типографской краски люди и идеи становятся неотличимы друг от друга.
— Листовки, — повторил он, вытаскивая из кармана потертый черновик.
— Листовки, Лексей Максимыч, к утру не успеем, — хрипло выдохнул рабочий и закашлялся тем нехорошим рудничным кашлем, который бывает у шахтеров и подпольщиков. — Американка греется, надо ждать.
— На Пресне баррикады.
— А станок у нас один!
— Рабочие гибнут под пулями охранки!
— А мы тут гнием заживо! Или листовки, или газета. К утру не успеем.
— Листовки, — принял он нелегкое решение.
— Давай сюда, — кивнул рабочий. — Бывай. К утру будут.
Заказав для конспирации доставку сулгуни, Горький вышел из лавки Каландадзе и на мгновение замер, подавившись морозным декабрьским воздухом, неожиданно свежим после затхлости подземелья. Он медленно побрел вниз по улице, стараясь справиться с головокружением, и вдруг уперся взглядом в мрачно смотрящую бойницами башню Бутырки. Замер, припомнив закованного там некогда Пугчева, с болью подумав о других узниках — мучениках режима. О всех тех, кто гнил там, в тюремном замке. О них, безымянных, забытых всеми, но не товарищами. Точно также забыты сегодня всеми подпольщики подземелья — за грохотом выстрелов почти неслышно лязга машин. Но в тусклом свете ламп они, буква за буквой, лист за листом зажигают сердца восставших. Слово — искра. Но чтобы высечь искру нужен кремень. Кремень и трут нужны, чтобы занялось пламя. Наборщик и журналист. Рабочий и писатель.
Стиснув зубы, он пошел дальше, прикидывая про себя тезисы новой статьи, но вместо уверенных хлестких фраз, в голове всплывали другие: грозные, торжественные:
Сбивая прошлого оковы,
Рабы восстанут, а затем
Мир будет изменён в основе:
Теперь ничто — мы станем всем!

@темы: Россия, XX век, Свое, Рассказы